Дождь в полночь - Владимир Дивинский

И вышла, плотно закрыв за собой дверь.

Глава 9

Краска на плакате, висящем на стене дома для ПКН, стекла, и теперь улыбка Игоря Расторгуева теперь болше напоминала звериный оскал.

Под ним шел человек, кутаясь в своем длинном плаще и казалось, ещё более длинном шарфе. Из уха торчал черный лингафон, провод змеей обхватывал шею.

Ему нельзя было ставить вакцину, так как у него была уже третья степень ретеолита. Ему оставалось лишь умереть, ничего кроме смерти. Человек не знал, что отказываясь от прививки, получает свободу и право индивидуальности…

Так часто бывает. Мы желаем то, о чем говорят как о хорошем, и страшимся того, о чем говорят как о плохом. Это и есть – пропаганда. Сначала люди не верят. Люди нарушают те правила, которыми сверлят черепную коробку. Но потом, через года, через века, в продырявленную голову начинает проникать кислород. И будущим поколениям уже ясно как дважды два, что плохо, что хорошо, кто у власти, а кто преступник, кто фашист, а кто демократ.

Пропаганда поступает со всех концов общества. В выборе какой-либо пропаганды серая масса имеет даже подобие выбора. Преступники призывают убивать выше стоящих, вышестоящие – преступников. Важно понять, что обе призывные речи отображают только хорошие стороны той или иной борющейся стороны. На самом деле обычно оба фронта грязны, покрыты кровью и потом рабов.

Хотя фронта не два. Их намного больше, их десятки, сотни. Либералы, демократы, лютеранцы, католики, фашисты, националисты, коммунисты, социалисты, тамплиеры и бог знает кто ещё во всех исторических эпохах выставляли на трибуны говорливых человечков, размахивающих листовками с той или иной пачкой лозунгов. Фронты убивают друг друга, смывают с доски истории, копошась в бессмысленной борьбе за существование. И все это названо красивым словом – политика. Иногда – бизнесом, духом предпринимательства. Зараза эта ползет по миру уже добрых полторы тысячи лет.

А народ мечется. Народ не знает за кого выступать, их и без того запаренные мозги дико и неистово выпускают смрадный дым непонимания: кто из этих людей в пиджаках прав? Будущий президент – либерал, вчера изнасиловавший пятнадцатилетнюю девчонку, или анархист, убивший уже двеннадцать полицейских, чьих-то сыновей и мужей?

На каждом углу орут: Я анархист! Я патриот! Мы монархисты! Мы за демократию! Зачастую, выбирая, люди сами не понимают за что, за какую политику они выступают, за какой режим поднимают оружие. И получают то, что было до предыдущей революции – расстрелы, казни, иногда публичные, иногда незаметные – был человек, сказал не то – и нет человека, погиб в каторжных лагерях или тюремных цехах.

Был Тайный Комитет Императора – стало НКВД. Было НКВД – в 90-х появились братки, потом появилось ФСБ. Потом – КОВД – Крательный Отдел Великого Диктатора. Сейчас – вобще непонятно что. Куда то, говорят, исчез президент. На пост премьер министра назначили кого то другого. А недавно и его – министра национальной безопасности – сняли с должности. Сейчас он шел в городской суд – в одной руке он держал пакет с документами, потверждающими его невиновность. В другой – чемоданчик с намного более вещественным аргументом – пачками с 100 рублевыми бумажками, общей суммой примерно в 150 000.

Вдруг голову пронзила страшная боль, все покрылось красным туманом а перед глазами начали страшный языческий танец пятна ядовитого зеленого цвета.

С великим трудом он доковылял до первого попавшегося мед пункта для бездомных. Что было дальше – он не помнил. Вроде бы какой-то огромный человек сказал, что у него приступ ретеолита и ему нужна срочная операция. Ещё он видел, как привезли столик с непривычным снотворным серого цвета.

Очнулся он в палате.

Глава 10

– Санни активирован.

– Все системы работают нормально.

– Компьютер отображает два с половиной миллиона человек из трех.

– Где этот чертов миллион? Посмотрите списки, тех, кто вколол химикат.

– Смотрю списки, два миллиона восемьсот человек. А нет, Санни контролирует уже два миллиона шестьсот. Сегодня мы ещё будем принимать больных.

– Черт, жаль что все таки сделали не за день.

– Ну что же, Михаил, я вас поздравляю! Мы правим совершенно новым миром!

– О да, Вячеслав Андреевич! Это стоит отметить винцом из президентских погребов!

– Где ж его возьмешь, ведь одни химикаты…

– Хотите фокус, Вячеслав Андреич? Степан, вызовите сюда обьект номер 17.

– Есть, товарищ старший лаборант!

В прокуренную насквозь комнату с несколькими включенными компьютерами вошел Господин Президент в дещевой серой сорочке и коротких узких брюках. И вообще весь он был какой-то серый. Бесцветные радужки глаз, серая кожа, пепельные волосы. Он стоял и тупо смотрел.

– Где находятся ваши винные погреба?

На компьютере отобразилась надпись:

Обьект №17: О_т_в_е_ч_а_й_н_а_в_о_п_р_о_с.

– В подвале седьмой дачи на окраине города. Данные дачи принадлежат новому революционному режиму!!! – президент яростно вскинул зажатую в кулак руку.

Странный у президента был голос. Ни ударений в словах, ни эмоций, это выглядело очень дико и страшно.

– Хорошо №17. Сейчас мы поедем туда, и вы откроете нам погреб. Вы поняли приказ?

Обьект №17: О_т_в_е_ч_а_й_н_а_в_о_п_р_о_с.

– Да, я понял.

Через полчаса черный автомобиль подкатил к дому ярко-зеленого цвета. Ворота для автомобилей распахнул человечек в сереньком пиджачке. Несмотря на дождь он не делал никаких движений чтобы укрыться от непогоды. Из уха торчал лингафон. Над виском краснела ранка от недавней инъекции.

Обьект №450 П_р_и_в_е_т_с_т_в_у_й.

Человечек у ворот поздоровался.

Михаил, Вячеслав Андреевия и Господин Президент, ныне обьект №17, вышли из машины и направились к неприметной двери. Семнадцатый загремел связкой ключей отпирая большой висячий замок.

– Так, семнадцатый, ты остаешься здесь.

– Хорошо.

Михаил и Вячеслав, пригибаясь вошли в погреб.

– Вот так Слава, мы теперь и будем получать все от этого мира без малейшего сопротивления!

– Я всегда знал что вы гений, Михаил! Это же просто величайшая идея!

– Нет личности – нет проблем!

– Это точно. Какое вино предпочитаете?

– Бургундское, если угодно.

– Кажется там, на дальних стеллажах.

Михаил повернулся спиной к Вячеславу и принялся изучать бутылки. Через несколько секунд раздался громкий хлопок, и Михаил рухнул на пол, обрызгав какой-то жидкостью несколько штабелей бутылок с вином.

– Этот город принадлежит мне – просипел Вячеслав, опуская револьвер.

Глава 11

Вроде бы в повседневной жизни города Москвы ничего не изменилось. Все так же, как и всегда, шли по улицам, останавливались у ларьков, покупали «Вечернюю» или «Дневную Фемиду», торчали на автобусных остановках, и спешили на пыхтящих вонючих машинах к месту работы.

Но в последнее время во всем этом появилась какая то неестевственность. Прохожие шли по троутару не как обычно – кто компанией, кто в одиночку, а стройными, ровными рядами, чуть ли не в ногу – проскальзывало ощущение, что толпу ведут на расстрел или проводится чудовищный конкурс по строевой подготовке.

У газетных лавчонок движение слегка разветлялось – одна колонна прохожих шла к ларькам, остальные бежали дальше. В ларьках сидели продавцы – тоже очень странные по поведению. Они механическими движениями выдавали газету, забирали деньги, прощались и просили посетителя выйти. В их глазах ничего не читалось.

Среди них, пытаясь идти в ногу, шагал человек, с головой, как бы невзначай полностью накрытой капюшоном плаща. И немудрено – лицо его уродовало клеймо в виде буквы У, сокращено от «убийца» полученное в самой страшной российской тюрьме.

Живым оттуда вырвался только он. И из последних сил старался не вспоминать те 5 лет, просто вычеркунтые из общей суммы времени, отводящейся на существование. В самом крупном трущобном районе, бывшим скорее поселком – Дубки, все знали его как Зверя. Настоящее же его имя было Сергей Розинберг, которое печаталось во всех газетах, в колонке «Криминал» и «Их разыскивает полиция» За его голову на данный момент было назначено чуть меньше миллиона рублей.

А началось все просто. Он шел по улице. Вдруг увидел, как какой-то плюгавый парень домогается до девушки. Думать и рассчитывать Сергей тогда не любил, был горяч, молод, поэтому подошел и пригрозил парню ножом. Как-то очень быстро возникли копы, его схватили и упекли в холодное и сырое С. И. З. О. Только через пару недель Сереге удалось выяснить, что тот парень был сынком крутого начальника, и тот быстренько накатал на него дело.

Так Сергей и попал в Центральную Московскую тюрьму, и чуть ли не с первых часов пребывания в коллективной камере его внесли в списки самых буйных заключенных. Через пару недель в общей драке был убит зек. Во всем обвинили Розинберга и кинули его в одиночный бокс, где нельзя было ни лечь, ни встать и куда каждый день через открываемкю дырку в двери бросалась протухшая полоска ветчины.